А потом я сама закрыла глаза и сразу же вновь оказалась в шкафу в доме Дикого Имбиря.
21
Наконец наступил день торжественного слета. Погода, и без того холодная и ветреная, все продолжала портиться. Перед стадионом собралась огромная толпа, постепенно начали прибывать участники. Парень, возглавлявший мою группу, — мы прозвали его Коротышкой — был мной сильно недоволен.
— Не надо так беззаботно относиться к этому мероприятию! Это политическое задание, и оно уж будет поважнее, чем доесть завтрак.
Он спросил, надета ли на мне, как полагается, белая блузка и принесла ли я с собой соломенную шляпу, как он велел. Блузка была на мне, а шляпу я забыла.
— Так ступай домой и принеси ее! — заорал Коротышка. — Ты же знаешь, что наша группа должна изображать крестьян. Дикий Имбирь убьет меня, если вы будете одеты не так! Речь идет о ее репутации. Она дает нам возможность доказать свою преданность Председателю Мао. Это очень большая ответственность! И здесь не должно быть ошибок. Пожалуйста, пой как можно громче. Пой на пределе своих сил!
Как только я принесла шляпу, моя группа проследовала на стадион, озаренный тусклым светом и пропитанный какими-то отвратительными запахами. Тысячи участников, сидя на расположенных амфитеатром скамейках, готовились к выступлению. Шум стоял просто оглушительный. Я сидела в тридцать седьмом ряду на западной стороне стадиона и смотрела по сторонам, пытаясь найти Вечнозеленого Кустарника. Вскоре пришел Коротышка с нашим реквизитом — картонными подсолнухами и попросил меня помочь ему раздать их участникам группы.
— Когда будете петь, качайте цветами из стороны в сторону. Давайте-ка попробуем «Выступление на Совещании по вопросам литературы и искусства в Яньане». Готовы? Начали. «Наш великий спаситель, великий лидер, Великий кормчий и великий начальник Председатель Мао учит нас…»
Пока группа репетировала, к нам присоединились остальные участники. Воздух, казалось, раскалился от хора наших голосов. Размахивая цветком, я пела:
— «В современном мире культура, а значит, и литература, и искусство, принадлежит определенным классам и следует определенному политическому курсу». — Я заметила Вечнозеленого Кустарника, который поднимался на верхний ряд, поближе к выходу. — «Искусства для искусства, искусства надклассового, искусства, развивающегося в стороне от политики или независимо от нее, в действительности не существует».
На этот раз мой жених ничего не читал, и по его виду было ясно, что ему смертельно скучно. Он посещал занятия по электротехнике и работал в мастерских, мысленно уже находясь где-то в отдаленной деревне. Он говорил мне, что мы должны быть готовы переехать туда, где люди еще даже не видели фонаря, и мечтал, что проведет свет в дома жителей и снабдит моторами сельскохозяйственную технику. Я поощряла его благие устремления и тратила все свои сбережения, покупая для него провода и плоскогубцы.
Вечнозеленый Кустарник заметил меня и помахал мне своим подсолнухом, я замахала своим ему в ответ, выкрикивая:
— «Пролетарская литература и искусство являются частью всего революционного дела пролетариата, или, как сказал Ленин, "колесиком и винтиком" общего механизма революции».
Вечнозеленый Кустарник улыбнулся и взглядом предупредил, чтобы я не смотрела в его сторону. Я вспомнила ужин, на который родители пригласили моего жениха пару дней назад, они хотели показать, что признают его как своего будущего зятя. Днем ранее он взялся соорудить нам душевую, утром пришел с тремя друзьями, и они работали без перерыва до поздней ночи. В углу кухни они установили огромное деревянное корыто, вокруг которого прикрепили пластиковые занавески. Душ никак не хотел работать, трубы жутко гудели. Мой жених очень смутился. Оказалось, что, волнуясь, он неправильно что-то соединил, но его старание произвело на родителей благоприятное впечатление. В конце концов душ заработал, а родители принялись давать мне напутствия в будущую жизнь с Вечнозеленым Кустарником.
На арене стадиона перед Шанхайским оркестром стояла Дикий Имбирь. Пальцы дирижера в узких белых перчатках торчали, как палочки для риса. Я сразу же узнала его, это был тот самый молодой пианист, которому красные охранники изуродовали руку.
Дикий Имбирь расставила все группы по своим местам. Что-то не ладилось с ее микрофоном, он то жужжал, а то и совсем отключался.
Острый Перец бегала вокруг нее, поправляла провода, стучала по микрофону, бегала по лестнице вверх-вниз, чтобы проверить громкость. А у меня все не укладывалось в голове, как смогли сойтись Дикий Имбирь и Острый Перец, я ведь прекрасно знала, какого невысокого мнения бывшая подруга была о предводительнице красных охранников. Она, например, говорила, что той никогда не потребуется кардиолог, потому что у нее нет сердца. Что же теперь Дикий Имбирь изменила свое мнение? Когда Острый Перец вступала в члены коммунистической партии, она сказала: «Пока Дикий Имбирь не взяла меня под свою опеку, я была куском дерьма». Неужели Дикий Имбирь считала, что Острый Перец сильно изменилась под ее влиянием?
И вот загорелись огни, толпа оживилась, и Дикий Имбирь объявила о начале слета. Мы дружно пропели национальный гимн «Алеет Восток», «рабочие» старались петь лучше «крестьян», а те пытались превзойти «солдат» и «студентов».
— Не правда ли, замечательная песня? — прокричала Дикий Имбирь.
— Да! — хором отозвалась толпа.
— Еще раз, да?
— Да!
Крики сопровождались бурными аплодисментами.
Ритм нашего пения зависел от жестикуляций Коротышки: когда его руки колыхались, как ивовые ветки во время сильного ветра, нам следовало петь особенно громко, а когда он легонько покачивал руками — переходить на протяжный вой. С моего подсолнуха начали опадать бумажные лепестки. Стоявшие рядом со мной мужчины и женщины орали изо всех сил, что явно нравилось Коротышке.
Звуки голосов то стихали, то раздавались с новой силой. После того как «солдаты» пропели «Народная армия любит народ», моя группа приступила к исполнению своей последней песни «О молодежи». К тому времени у меня уже невыносимо болело горло.
— «Мир принадлежит вам и нам, но в конечном счете — вам. Вы, молодежь, полны бодрости и энергии, находитесь в расцвете сил…» — На середине песни я вдруг заметила возле сцены нескольких иностранцев с камерами в руках. Их сопровождал какой-то седой мужчина. Иностранцы улыбались и щелкали камерами.
— Это новый генеральный секретарь шанхайского парткома! — услышала я чей-то голос.
